Григорий Двойшес – «О себе и о тех, кого помню и люблю»

 

Начну с  того, что известно из различных учебников истории: евреи из Палестины вытеснялись, изгонялись в Испанию, Италию, Грецию, Германию, Польшу, Россию. Так в 17 – 18 веках в Польше или в Литве, скорее, судя по имени,  из Германии оказслся Вольф Двойшес.

В это же время из  Германии, судя по первоначальной фамилии Фишель там – же в Литве в г. Вильно находился Рувим Фишель с женой Фрумой-Хеной.

Всередине 18 века Польша и Литва входили в состав России. После подавления в Польше освободительного восстания 1863-64 годов все непрямые участники / ремесленники, крестьяне, врачи / были сосланы царём в Сибирь. Так в селе Красная Горка Омской губернии оказались наши предки. Потом обе семьи поселились в г. Омске , по-соседству, на улице Кукуйской -  Mеер Вольфович Двойшес у которого в 1886 году родился сын Хаим – мой дед и Мойсей Рувимович Фишелев /1868-1943/ с женой Ревеккой Мойсеевной /1866-1944/, у которых было 8 детей – Рася /моя бабушка 1888-1960/, Рувим /1890-1975/, Матвей, Михаил – оба потом жили в г. Казани, Рая /Ешкина, осталась в Омске/, Хая/Векслина г, Куйбышев/ и Аня /Мацевич г. Пушкино, Ленинградской обл./.

В каком году поженились мои дедушка и бабушка, мы не знаем, но там-же в Омске у них родились – в 1907 году - мой папа Вольф /его всегда звали Владимир, другого я никогда не слышал/, в 1909 сын Або и в 1914 – дочь Сара. При царизме еврейская религиозная жизнь не запрещалась – были синагоги, еврейские школы, открыто проводились праздники, свадьбы. Мой папа изучал иврит и участвовал в каких-то театрализованных постановках.  Он был активным, общительным парнем и в начале 30х годов, когда началось строительство Уралмаша, переехал в Свердловск.

Поступил в строительный техникум на вечернее отделение и закончил его.

В один из отпусков он поехал отдыхать на Чёрное море /конечно по профсоюзной путёвке, которую давали только передовикам/ и встретил

там свою судьбу – познакомился с симпатичной, весёлой девушкой-Женей Карпай из Смоленска.

   И здесь началась новая глава в истории нашей жизни.

Женя Карпай родилась в селе Дубровно в Беларуссии. Её дед Моте Карпай имел двух сыновей: Беньямина и Гилю. У обоих потом было много детей.

Мой дед Гиля переехал в Смоленск, женился на Ханне-Саре и было у них девять детей, среди которых и моя мама- Геня, а по-русски Женя. В Смоленске она закончила педагогический институт и работала в школе учителем химии. Наверное, была активной  комсомолкой, её награждали велосипедом, играла немного на мандолине, и в крокет /деревянными молоточками по траве гоняют деревянный шар через систему воротец/.

И вот эта поездка на юг. В 34-35х годах мои будущие родители поженились, мама переехала в Свердловск, но осталась Карпай. Им дали комнату в доме на ул. Чернышевского, в центре города. Там и родилась 30 июня 1936 года моя сестра Бела, а в 7 июля 1940 года – я, и назвали меня в честь маминого отца  Гиля- Гера, но в документах- Гриша, ведь мама тоже

была Евгения Григорьвна. О маминых братьях и сёстрах я расскажу позже ещё, сйчас несколько слов о другой ветви её фамилии – Беньямине. Он женился на Лие и было у них 10 детей.  5 сыновей и одна дочь Фира -уехали в Америку, где, наверное, продолжается фамилия Карпай, а в России остались Брайна /плюс Макс, уехала в Кишенёв /, Соня – с семьёй жила в Москве, Сейна – плюс Макс Шейнин, с дочерьми - Розой /Поляковой/ - Израиль, и Ларой /Москва/. Остальное, что известно, можно посмотреть на схеме.

   После рождения Белы папа с мамой и Белой ещё побывали на юге, об этом остались фотографии. Они любили друг друга, размолвки, наверное бывали, но я не помню скандалов, крика, ругани. Папа, иначе как Женечка, маму не называл. Мама в Свердловске в школе работала короткое время, после рождения Белы и моим.   

   Около 1940 года в Свердловск, к нашей семье, переезжают мои дедушка с бабушкой, тётей Сарой, дают аж три комнаты в 4х комнатном, неблагоустроеном доме. Папа был хорошим работником и активным искренним коммунистом – читал лекции в системе общества «Знание».

По его профессии он получил военную специальность – сапёр, проходил военную подготовку в Чебаркульских лагерях. Одновременно там проходила подготовку и тётя Сара – к тому времени уже закончившая, повидимому, Омский мединститут  по специальности детский врач.

   Наш дом распологался на ул. Хохрякова, 100 /был такой матрос-герой Гражданской войны/, напротив Горного института. Дом был одноэтажный,

во – дворе, на улицу выходил другой дом, побольше, полутораэтажный. В полуподвале тоже жили 3 семьи и наверху 3. В нашем доме было «удобство»- холодный «плюмс-кло», а для другого дома надо было идти в конец двора. За водой ходили за пол-квартала, обычно с коромыслом, но мужчины часто, показывая силу, носили просто в руках. В большой комнате, которая была и гостиной, жили дедушка, бабушка и тётя Сара, в 2х других-наша семья, а четвёртую – одинокая добрая старушка. Отапливались комнаты дровяными печками. К дому примыкала довольно просторная, но зимой довольно холодная кухня с плитой с комфорками.

Дедушка был столяр-краснодеревщик / по мебели /, и в кухне у него была мастерская, точнее, у нас с ним, т.к. с самых  малых лет я ему «помогал».

С годами, конечно, он давал мне и строгать и пилить и т.п. И такое знание и умение остаётся на всю жизнь, как и любовь к запаху дерева.

Вскоре началась война, мне и года ещё не исполнилось. Папа и тётя Сара уехали на фронт,  мама пошла работать лаборантом на кафедру географии

пединститута, а мы, дети, оставались дома с дедушкой и бабушкой. И это для семьи было по тем временам хорошо, только денег нехватало и мама часто сдавала кровь, за это платили. У дедушки была язва желудка и они завели козу, молоком которой он лечился, ну и нам, конечно, оставляли.

Для прокорма козы мы, дети серпом резали траву на газонах и собирали очиски от овощей у соседей по всему кварталу. Однажды, года уже в 4-5, когда я шёл с очистками, по нашей, малопроезжей, немощёной ехал подъёмный кран, я засмотрелся и упал в канаву, обложенную камнями, сильно рассёк себе бровь. Дома была  мама. Она меня несколько кварталов несла на руках, наверное километра два. Мама была спокойная, ласковая и самоотверженая.

  Когда началась война к нам приехали почти все мамины родные из Смоленска. Один из маминых братьев, Мойсей , работал в Смоленске в исполкоме и ему дали машину, что бы уехать от немцев. Он забрал всех родственников, и таким образом они спаслись. Это мне рассказал мамин племяник, Рува, который живёт теперь в Израиле. А одна из семей родных ехать отказалась, они были глубоко верующие и понадеялись на бога. Никого из них в живых не осталось. У нас, в маленькой комнате, жили человека четыре, остальным,с помощью властей, конечно, нашлось тоже временное жильё.

 Рува после ранения и короткого лечения в средней азии, поехал тоже к нам, но адреса он не знал и несколько дней, зимой, проискав и не найдя, вынужден был ехать обратно в южные края, но по пути на вокзал, в трамвае, его узнала одна из его племяниц. Даже трамвай остановился, поскольку он был раненый, а проезжали недалеко от нашей остановки.

  Папа воевал недолго, был под Москвой, но, наверное в 42 или в 43году   папе в результате обморожения ампутировали частично ступни ног – на одной ноге осталась только пятка, а на другой  половина ступни. Но от армии его отстранили и он к великой нашей радости, вернулся домой. Я это запомнил: мы всем двором, наверное, вышли «за ворота» двора, где была лавочка и кто-то мне сказал: «Беги, вон твой папа идёт!»  И я побежал навстречу мужчинам, один из которых в белом костюме шёл с тросточкой.

  Тётя Сара тоже была на фронте, попадала в окружение и даже их госпиталь захватывали фашисты, но, видимо ненадолго и никто её не успел выдать, как еврейку. Когда она вернулась, я не помню. Она, конечно, лечила всю семью и хоть была вовсе не дурнушка, своей семьи не создала.

   Во дворе, в подвале, жила татарская семья, муж с женой, которые усыновили мальчика Колю, который стал моим другом, хоть и дрались иногда из-за игрушек. Кругом были такие же дворы и друзей было много. Когда стали постарше, появились увлечения, как этидемия – то все бросались делать самокаты на подшипниках, то электролобзики и выжигалки, то самодельные фотоаппараты и увеличители. Дедушка мне охотно помогал в этих делах. Ещё помню, что мы, наверное после войны уже, разводили кроликов. В сарае понастроили клеток и число их доходило иногда до 60. Нужно было их и кормить и клетки чистить, отсаживать, пересаживать, траву рвать или серпом резать и т.п. А потом, уже лет в 12 и шкурки снимать, натягивать на рамки, потом их сдавали или на деньги или в обмен на корм – отруби –отход от обработки зерна. А мясо, конечно, кормило всю семью.

  Почти каждую субботу к нам, прежде всего, к дедушке с бабушкой, приходили все родные: бабушкин брат дядя Рува с Женой- т. Рахилей. Он был главным бухгалтером главного в городе магазина «Пассаж», спокойным, интелигентным, хорошо играл в шахматы. Т. Рахиль была зубным врачём, наверное в поликлиннике КГБ, т. к. жили они в «городке чекистов» в полностью благоустроенной 2х комнатной кварнире, правда почти без кухни, с двумя сыновьями Яшей и Лёней. Яша был старше, родился ещё в Омске в 1923 году в Свердловске учился в университете, занимался физиологией. Когда приходил к нам, много рассказывал, показывал физиологические опыты, напр. гипноз. Всегда старался вести правильный образ жизни, потом преподавал в педагогическом институте, и в т. ч. Вашей маме Наде. А Лёня родился в 1926, но учился не так старательно и в конце войны успел повоевать в Германии в составе Уральского Добровольного танкового корпуса механиком – водителем.

  Обычно приходили д. Або с женой т. Линой дочкой Аней, ровесницей Белы а потом и с сынишкой Лёней, который родился в 1945 году в тот же день, что и я – 7 июля.

 

  Иногда приходила т. Маня, жена бабушкиного брата Бориса, погибшего на фронте, чаще с дочкой Светой, старшей меня всего на год, которая училась потом на математич. Ф-те УрГУ, стала Галкиной и живёт с мужем, двумя дочерьми и внуками в Израиле, в Хайфе. А старшая – Белла училась в консерватории, высокая, красивая, бывала у нас редко, но все гордились её успехам певицы. Живёт она с дочерью и внуками в Москве.

  Эти субботние встречи были наверное, традицией шаббата, но нам, детям, об этом ничего не говорили.       

  Вокруг нашего дома был небольшой, огогоженый проволочной решёткой «садик», где были и грядочки с цветами, зеленью типа лука, укропа, несколько кустиков малины и смородины.  А снаружи садика шла небольшая канава, по которой весной неслась талая вода с половины квартала и это иногда было настоящим бедствием, особенно для наших соседей, живших в полуподвале. В конце двора располагались «сараи», где хранили дрова, держали мелкий скот от кроликов и куриц до поросят. А за сараями были небольшие участки – огороды. Но во время войны под огороды раскапывали даже газоны на улице, чаще под картошку. Времена были суровые, было много беженцев и голодающих, нищих. Однажды наши соседи поймали женщину, воровавшую картошку на газоне. Её привели во двор, но не били, хотя крика было много, а наказали «по-деревенски»: нарбали жгучей крапивы и натолкали «за пазуху» на голое тело.

  Через два двора от нас размещалась библиотека им. Пушкина, постоянным и активным читателем которой был папа, в основном газет и журналов, т. к. по по своей натуре и по партийной линии он был «агитатором и пропагандистом». Он выступал с лекциями и в городе и иногда в деревнях. Я помню, что однажды, в начале 50х, это стоило больших волнений в семье. В одной из лекций в деревне он сказал, что жизнь становится лучше, например в городе уже появились стиральные машины и холодильники. После появилась статья в областной газете о том, что лектор отвлекает колхозников от трудовых подвигов в сторону буржуазной, мещанской жизни. По тем временам, да ещё накануне сталинского решения «еврейского вопроса», это было очень серъёзно и папу исключили из общества «Знание», дали взыскание по партийной линии. До «врага народа» дело не дошло. Папа был искренним, честным коммунистом, верил в «светлое» будущее, для себя ничего не просил. Жили мы довольно бедновато. Иногда к нам приезжали папины знакомые из деревень, где он бывал с лекциями, привозили гостинцы – продукты.

Первый «предмет роскоши» была радиола, до этого во всех домах были только простейшие репродукторы – к ним была «проводная» связь, только одна программа. А на радиоле можно было слушать несколько станций, да ещё и пластинки. До этого пластинки слушали с патефонов с пружинным, ручным приводом. Часто владельцы такой «механики» летом ставили их у раскрытых окон, чтобы соседи тоже могли приобщиться. Иногда ребята постарше где-то добывали усилители, «колокольчики» - динамики и по вечерам устраивали танцы прямо на улице, у ворот. Вот об этом и написал потом Окуджава: «Во дворе, где каждый вечер играла радиола,

                                 Где пары танцевали, пыля....»

А часто сосед дядя Яков, когда приходили гости, играл на гармошке свои татарские ужасно однообразные мелодии, а может быть он только одну мелодию и знал.

Через пол-квартала от нас /около 150м/ улица кончалась и начиналась «Зелёная роща», которая примыкала к территории бывшего монастыря. Там располагался «военный гродок», где жил командующий Уральским Военным округом. После войны Сталин сослал на эту должность ставшего почти национальным героем маршала Жукова. Популярность Жукова казалась Сталину слишком опасной. А шофёром у Жукова был брат нашего соседа Якова - дядя Коля, живший через двор от нас.

В этой роще каждый год проводился татарский праздник саббантуй, на который съезжались татары со всего города и округи.

Мы часто играли в роще в казаки-разбойники, в футбол, но поодиночке ходить туда побаивались. Зимой там были проложены лыжни, постоянно занимались спортом студенты Горного института, а по вечерам .....

Освещение там было только естественное-от луны.

На задах наших дворов, за огородами, шёл забор с колючей проволокой – оптического цеха оборонного завода. Но забор был из досок, а мы маленькие и к нам иногда попадали бракованые линзы, прекрасный материал для выжигания от солнца.

Если с одной стороны наша улица заканчивалась перекрёстком с ул. Народной Воли, за которой начиналась Зелёная роща, то в другом направлении она шла до самого цевтра, до ул. Ленина, разумеется /центральные улицы почти всех городов СССР так назывались/.

Наш квартал заканчивался перекрёстком с ул. Куйбышева, где стоит и сейчас знаменитый Минералогический музей, находилась ближайшая от нас водоразборная колонка, и жил мой друг Игорь, старшая сестра которого училась в одном классе с Беллой.

В середине войны в подвале дома нашего двора поселились эвакуированные из Ленинграда Ида Борисовна Слуцкина, достаточно яркая, «столичная» дама с сыном Марком, ровесником Беллы. В нашем дворе еврейских семей было 2, но наша была более открыта и «основательна», и, конечно, она постаралась подружиться с нашей. Соответственно и Белла подружилась  с Мариком. Белла к 10 классу была красивой огненно рыжей девушкой, а Марк тоже красивым брюнетом. Их отношения, конечно, наблюдались и обсуждались всем двором, и если Белла приходила к Марку, когда  И.Б. была на работе, всё «доносилось» нашим взрослым и происходили скандалы. Школы они закончили, Белла поступила на инженерно-экономический в УПИ, а Марк в Горный. На 2-3 курсе они поженились.   

Ниже по ул. Куйбышева по направлению к трамвайной остановке был стадион «Пионеров и школьников», где я научился кататься на коньках.

Коньки, как и лыжи, привязывали к валенкам. Мне нравилось кататся на коньках и иногда, особенно в сильные морозы я был единственным напарником верзилы и второгодника, который учился со мной в одной школе,  Анатолием Фирсовым. Я до сих пор не знаю, может быть это он и стал знаменитым хоккеистом. У него были настоящие «канады», клюшка, шайба и катался он классно, а я на «гагах» с валенками, года на 2-3 младше, с самодельной клюшкой.

Учиться я начал в 7 лет в начальной школе 42, кот. стояла на ул. Народной Воли, напротив того самого военного городка. А Белла в это время уже училась в женской школе – 10летке /тогда учились отдельно/ номер 5, почти на углу нашей ул. с ул. Малышева. В паралл. 1 классе начал учиться Миша Покровский, внук профессора Клера, с которым мы подружились и на всю жизнь. После 1 класса меня перевели в школу 7-летку, где короткое время работала учителем химии моя мама. Летом меня и Беллу отправляли на одну смену /3 недели/ или две в пионерские лагеря, первым из которых был лагерь на Исети от Педагогического института, куда перешла работать мама, лаборанткой на кафедре географии. В лагерях мне было в общем не плохо, были знакомые ребята, играли в свои мальчишеские игры. Но иногда попадались дети, заражённые антисемитизмоми это отравляло жизнь. И сейчас помню, как один пацан подговорил других «пойти бить еврея». Меня повели в лесок, здесь же, на территории лагеря, и я как-то не боялся, потому, наверное, что злобы не чувствовал, это было похоже на игру, и я представил себя партизаном, которого ведут на допрос как я бидел в кино, читал в книгах. В лесочке наш главарь приказал всем «участникам» по очереди подойти и ударить еврея и первый меня, наверное, как-то стукнул. Я сложил руки за спиной и гордо стоял перед ними, а ребятам вовсе и не хотелось, по-моему, меня бить, просто из-за «стадного чувства» они, кто легонько толкнул, кто шлёпнул, на этом и разошлись. Но ведь запомнилось, и не только мне. Я потом, лет через 10, встречал этого парня, он вёл себя как то заискивающе – дружелюбно.

После окончания седьмого класса, тех, кто хотел и мог учиться дальше, перевели в ближайшую от нас среднюю школу – десятилетку номер 5 им. Ленина, которую уже закончила к этому времени Белла. Как раз с этого года все школы сделали «смешанными», и я снова  встретился, но уже в одном классе с Мишей Покровским. Собственно с этого времени и началась наша дружба. Раньше мы встречались в пионерском лагере /после 42й школы он учился в «мужской» 65й школе и незадолго до перевода в 5-ю школу он пережил смерть своей мамы и старшего брата Марка. Я стал часто бывать у него дома – мне нравилась открытость, доброжелательность, приветливость всех в этом доме.

Хозяйство вела Нюра – домработница, простая в прошлом, наверное, деревенская женщина, своей семьи у неё не было и она была и до конца оставалась членом этой семьи. Особенно интересны были встречи с Мишиным дедушкой – Модестом Онисимовичем Клером – пофессором – геологом. Он был очень добрым, общительным, по настоящему интелигентным человеком. Очень любил детей, был постоянным шефом детского дома, летом постоянно разъезжал по пионерским лагерям, водил детей в геологические экскурсии, всем находил доброе слово и какой – нибудь замечательный камушек. Интересно, что когда я познакомил маму Надю с Мишей и его семьёй, оказалось, что и к ним в лагерь Каменск Уральского «дедушка МО» тоже приезжал и они тоже привозили домой килограммы камней. Совершенно замечательными были и отец Павел Владимирович, тоже геолог – учёный и обе бабушки. Наверное, лучшим, что во мне сложилось, я во многом обязан дружбе с Мишей.

В новой школе было очень много детей, учились, конечно в 2 смены, а наших 8х классов было аж 7, а наш был с буквой «Ж». Классным руководителем стала совсем молоденькая, только что после института, учитель физики. 8-й класс пролетел как-то не очень заметно. В 9-й класс пришла новенькая – Валя Плотникова и сразу стало интересней жить. У нас образовалась классная компания в которую, к счастью, вошёл и я. Душой были Валя и Миша, а всего – человек 6. Здесь я узнал и первую юношескую дружбу, первую влюблённость, /нет, наверное не первую, после 8 класса ездили в колхоз на сенокосные работы, там я дружил с хорошей девочкой Люсей / и первую ревность, конечно к Мишке, ведь он сидел с Валей на одной парте, впереди меня. В этой компании я впервые стал ходить на концерты в консерваторию, приобщился к классической музыке. Маму Вали перевели работать в обком партии, отец тоже занимал не малый пост, но дома у них было довольно просто и сердечно. Мне очень нравилось, когда Валя садилась за пианино, особенно запомнилась «Шотландская застольная» на стихи Бернса в переводе Маршака: «...эгей, выпъем в дорогу ещё, Бетси, нам грогу стакан, последний, в дорогу – бездельник кто с нами не пъёт!...». 

Ещё в классе был замечательный человек – Гешка Шмаков. Он держался отдельно, был намного более образован в искусстве и литературе, из соклассников признавал, пожалуй, только Мишу. Совершенно замечательна для нас стала его режиссёрская работа с нами по постановке только силами нашего класса «Бани» Маяковского. Было столько веселья, интереса, азарта, что запомнилось на всю жизнь. Потом он стал известным переводчиком с испанского и ещё каких-то языков, дружил со знаменитостями в литературе и искусстве, уехал в США, где и умер.

Учителя были тоже замечательные. Историк Исаак Мойсеевич Гесенегер, химик Прасковья Васильевна и, отдельно, географ и завуч школы Роза Борисовна Гинзбург, с которой мы, из нашего класса Миша и я, подружились на всю жизнь. K ней можно было обратиться с любым вопросом, рассказать обо всём, о чём хочется. С родителями у меня не было такого откровения, как с ней. Потом и Надя с ней познакомилась и подружилась. Конечно мы её и на нашу свадьбу пригласили.

Учился я, честно говоря, средне, были и тройки и пятёрки. Выпускные экзамены мы, нашей кампанией, тоже иногда вместе готовили у Вали дома, однажды чуть не всю ночь. Миша  с Валей получили серебряные медали. Миша, конечно, пошёл в горный институт, Валя, почему-то на металловедение в УПИ, а я, поразмыслив, на механический. Время до вступительных экзаменов пролетело быстро и интересно, друзьям готовиться было почти не нужно, только сочинение писать, а мне-то 5 экзаменов сдавать! Ну и не набрал я, конечно баллов, остался «за бортом»! Нужно идти работать, а куда? Пошли мы с дедушкой по столярным мастерским искать место ученика столяра – не нашли.

Тогда  дядя Марка, кот. работал гл. Инженером кондитерско-безалкогольного комбината взял меня на работу сколачивать ящики для конфет. Потом меня перевели в ученики наладчика станков для завёртки конфет. Характерно, что однажды, когда я, как вспомогательный рабочий, подметал двор, проходящий мимо еврей остановился и начал стыдить меня, что еврейскому парню должно учиться. Через два месяца меня оттуда уволили, но дядя Або помог мне поступить сначала учеником слесаря на приборостроительный завод, где он работал. Эта работа была сложнее, интереснее, но я всё-таки быстро понял, что нужно браться за дело и хорошенько готовиться к институту, что я и сделал.

Да и угроза призыва в армию подгоняла и то, что все мои друзья учатся в институтах, а я дырки сверлю.

И в 58 году поступил я на мехфак УПИ. Сначала всех послали в колхоз, картошку копать.

 Дальше печатать мне надоело и я записал продолжение на видеокассету.